Вот как началось.
«Сказал Бог: сотворю человека по образу Нашему и
по подобию Нашему» (Бытие 1, 26).
И стало так. Стал жить и множиться человек,
передавая от отца к сыну, от предков к потомкам
живую горящую душу — дыханье Божие.
Вечно было в нем искание Бога и в признании, и в
отрицании, и не меркнул в нем дух Божий вовеки.
Путь человека был путь творчества. Для него он
рождался, и цель его жизни была в нем. По
преемству духа Божия он продолжал созидание
мира.
«И сказал Бог: да произведет земля душу живую по
роду ее, скотов и гадов и зверей земных по роду
их» (Бытие 1, 24).
И стало так.
Затрепетало влажное, еще не отвердевшее тело
земное, и закопошилось в нем желание жизни
движущимися мерцающими точками — коловратками.
Коловратки наполняли моря и реки, всю воду
земную, и стали искать, как им овладеть жизнью и
укрепиться в ней.
Они обратились в аннелид, в кольчатых червей, в
девятиглазых с дрожащими чуткими усиками,
осязающими малейшее дыхание смерти. Они
обратились в гадов, амфибий, и выползали на берег,
и жадно ощупывали землю перепончатыми лапами, и
припадали к ней чешуйчатой грудью. И снова искали
жизнь, и овладевали ею.
Одни отрастили себе крылья и поднялись в воздух,
другие поползли по земле, третьи закостенили свои
позвонки и укрепились на лапах. И все стали
приспособляться, и бороться, и жить.
И вот, после многовековой работы, первый
усовершенствовавшийся гад принял вид существа
человекообразного. Он пошел к людям и стал жить с
ними. Он учуял, что без человека ему больше жить
нельзя, что человек поведет его за собой в
царство духа, куда человекообразному доступа не
было. Это было выгодно и давало жизнь. У
человекообразных не было прежних чутких усиков,
но чутье осталось.
Люди смешались с человекообразными. Заключали
с ними браки, имели общих детей. Среди детей одной
и той же семьи приходится часто встречать
маленьких людей и маленьких человекообразных. И
они считаются братьями.
Но есть семьи чистых людей и чистых
человекообразных. Последние многочисленнее,
потому что человекообразное сохранило свою
быстроразмножаемость еще со времен кольчатого
девятиглазого периода. Оно и теперь овладевает
жизнью посредством количества и интенсивности
своего жизнежелания.
Человекообразные разделяются на две категории:
человекообразные высшего порядка и
человекообразные низшего порядка.
Первые до того приспособились к духовной жизни,
так хорошо имитируют различные проявления
человеческого разума, что для многих
поверхностных наблюдателей могут сойти за умных
и талантливых людей.
Но творчества у человекообразных быть не может,
потому что у них нет великого Начала. В этом их
главная мука. Они охватывают жизнь своими лапами,
крыльями, руками, жадно ощупывают и вбирают ее, но
творить не могут.
Они любят все творческое, и имя каждого гения
окружено венком из имен человекообразных.
Из них выходят чудные библиографы,
добросовестные критики, усердные компиляторы и
биографы, искусные версификаторы.
Они любят чужое творчество и сладострастно
трутся около него.
Переписать стихи поэта, написать некролог о
знакомом философе или, что еще отраднее, — личные
воспоминания о талантливом человеке, в которых
можно писать «мы», сочетать в одном свое имя с
именем гения. Сладкая радость жужелицы, которая
думает об ангеле: «Мы летаем!..»
В последнее время стали появляться странные,
жуткие книги. Их читают, хвалят, но удивляются. В
них все. И внешняя оригинальность мысли, и
мастерская форма изложения. Стихи со всеми
признаками принадлежности к модной школе. Но
чего-то в них не хватает. В чем дело?
Это — приспособившиеся к новому движению
человекообразные стали упражняться.
Человекообразные низшего порядка менее
восприимчивы. Они все еще ощупывают землю и
множатся, своим количеством овладевая жизнью.
Они любят приобретать вещи, всякие осязаемые
твердые куски, деньги.
Деньги они копят не сознательно, как человек,
желающий власти, а упрямо и тупо, по инстинкту
завладевания предметами. Они очень много едят и
очень серьезно относятся ко всяким жизненным
процессам. Если вы вечером где-нибудь в обществе
скажете: «Я сегодня еще не обедал», — вы увидите,
как все человекообразные повернут к вам головы.
Человекообразное любит труд. Труд это его
инстинкт. Только трудом может оно добиться
существования человеческого, и оно трудится само
и заставляет других трудиться в помощь себе.
Одна мгновенная творческая мысль гения
перекидывает человечество на несколько веков
вперед по той гигантской дороге, по которой
должно пробраться человекообразное при помощи
перепончатых лап, тяжелых крыл, кольчатых
извивов и труда бесконечного. Но оно идет всегда
по той же дороге, вслед за человеком, и все, что
брошено гением во внешнюю земную жизнь, —
делается достоянием человекообразного.
Человекообразное движется медленно, усваивает
с трудом и раз приобретенное отдает и меняет
неохотно.
Человек ищет, заблуждается, решает, создает закон
— синтез своего искания и опыта.
Человекообразное, приспособляясь, принимает
закон, и когда человек, найдя новое, лучшее,
разрушает старое, — человекообразное только
после долгой борьбы отцепляется от принятого.
Оно всегда последнее во всех поворотах пути
истории.
Там, где человек принимает и выбирает, —
человекообразное трудится и приспособляется.
Человекообразное не понимает смеха. Оно
ненавидит смех, как печать Бога на лице души
человеческой.
В оправдание себе оно оклеветало смех, назвало
его пошлостью и указывает на то, что смеются даже
двухмесячные младенцы. Человекообразное не
понимает, что есть гримаса смеха, мускульное
бессознательное сокращение, встречающееся даже
у собак, и есть истинный, сознательный и не всем
доступный духовный смех, порождаемый
неуловимо-сложными и глубокими процессами.
Когда люди видят что-нибудь уклоняющееся от
истинного, предначертанного, уклоняющееся
неожиданно-некрасиво, жалко, ничтожно, и они
постигают это уклонение, — душой их овладевает
бурная экстазная радость, торжество духа,
знающего истинное и прекрасное. Вот психическое
зарождение смеха.
У человекообразного, земнорожденного, нет духа и
нет торжества его — и человекообразное
ненавидит смех.
Вспомните: в смеющейся толпе всегда мелькают
недоуменно-тревожные лица. Кто-то спешит
заглушить смех, переменить разговор. Вспомните:
сверкают злые глаза и сжимаются побледневшие
губы...
Некоторые породы человекообразных, отличающиеся
особой приспособленностью, уловили и усвоили
внешний симптом и проявление смеха. И они
смеются.
Скажите такому человекообразному: «Слушайте! Вот
смешной анекдот», — и оно сейчас же сократит
мускулы и издаст смеховые звуки.
Такие человекообразные смеются очень часто, чаще
самых веселых людей, но всегда странно — или не
узнав еще причины, или без причины, или позже
общего смеха.
В театре на представлении веселого водевиля или
фарса — прислушайтесь: после каждой шутки вы
услышите два взрыва смеха. Сначала засмеются
люди, за ними человекообразные.
Человекообразное не знает любви.
Ему знакомо только простое, не
индивидуализирующее половое чувство. Чувство
это грубое и острое обычно у человекообразных,
как инстинкт завладевания землею и жизнью. Во имя
его человекообразное жертвует многим, страдает и
называет это любовью. Любовь эта исчезает у него,
как только исполнит свое назначение, то есть даст
ему возможность размножиться. Человекообразное
любит вступать в брак и блюсти семейные законы.
Детей они ласкают мало. Больше «воспитывают». О
жене говорят: «Она должна любить мужа».
Нарушение супружеской верности осуждают строже,
чем люди, как и вообще нарушение всякого закона.
Боятся, что, испортив старое, придется снова
приспособляться.
Человекообразные страстно любят учить. Из них
многие выходят в учителя, в профессора. Уча — они
торжествуют. Говоря чужие слова ученикам, они
представляют себе, что это их слова, ими
созданные.
За последнее время они размножились. Есть
неоспоримые приметы. Появились их книги в
большом количестве. Появились кружки. Почти
вокруг каждого сколько-нибудь выдающегося
человека сейчас же образуется кружок, школа. Это
все стараются человекообразные.
Они притворяются теперь великолепно, усвоили
себе ухватки настоящего человека. Они лезут в
политику, стараются пострадать за идею,
выдумывают новые слова или дико сочетают старые,
плачут перед Сикстинской мадонной и даже
притворяются развратниками.
Они стали выдумывать оригинальности. Они крепнут
все более и более и скоро задавят людей,
завладеют землею. Уже много раз приходилось
человеку преклоняться перед их волей, и теперь
уже можно думать, что они сговорились и не
повернут больше за человеком, а будут стоять на
месте и его остановят. А может быть, кончат с ним и
пойдут назад отдыхать.
Многие из них уже мечтают и поговаривают о
хвостах и лапах...